Банковское дело

Банковское дело

о банках, о кредитах, о процентах, о деньгах и финансах

Банковское дело

Введение в методологически неизбежное

Рубрика: Этюды менеджмента

Всего 20-25 лет тому назад молодой ученый, сказавший о себе публично «Я — системщик», тем самым как бы профессионально и социокультурно самоопределялся. Образование, специальность, избранный им род занятий, «остепенённость», свободное пользование суффиксами при формировании производных смыслов деепричастным оборотом (беглый вход-выход из него) — все это рассматривалось как внешние аксессуары. Или как весьма существенные, но частные характеристики. Человек уже сказал о себе значительно больше, охарактеризовав одним словом круг своих интересов и соответствующий ему уровень притязаний. Как психолог, много лет занимающийся системами, я испытываю искреннее почтение к слову «системщик». Полагаю, что за таким самоопределением скрывается жизненная позиция, которая состоит в постоянном пересмотре и переработке предметно-аспектных, профессионально инсталлированных явлений жизни. За время, необходимое для произнесения слова «системщик», говорящий это слово может легко потерять смысл выбранного им термина и даже не заметить этого. В этом слове, на мой взгляд, кроется некое рефлексивное лукавство, достойное воспоминания об эффекте шагреневой кожи. Владение смыслом и вербализация метапозиции субъекта, которая у него имеется по отношению к этой смысловой сущности, — абсолютно разные занятия. Субъект, называющий системность по имени, тем самым выпадает из процесса прослеживания за динамикой системообразующих функций. Тем более, из непосредственного участия в их формировании и развитии. И вполне может туда уже не вернуться.

Действие, при исполнении которого субъект опирается на рефлексию этого действия и действий, ему предшествовавших, — такое действие в связи с особенностями «механизмов» своего ментального протекания никак не соотносится со своим объективным портретом. Эффективное управление как действие и научное управление как правильное его понимание есть совершенно разные занятия. Они обусловлены разными общественными институтами, располагают разными квалификационными и статусными критериями. В них, как правило, бытует взаимонезависимая и разная кадровая политика и, кроме того, сбываются редко пересекающиеся личные карьеры. Имеются очевидные различия и в соответствующих культурно-коммуникативных традициях, и в кланово-корпоративном «роении».

К сожалению, очевидность — не повод для согласия. И что даст формальное согласие оппонирующего, если дискомфорт, переживаемый от проявления очевидного, растет на дрожжах с трудом переносимого?

Материал, на котором построены «Этюды», появился в результате попыток (упорных, но малоуспешных) хоть как-то сфокусировать рассеянное внимание моих дорогих понимальщиков-объясняльщиков на собранном мною ворохе вопиющих фактов. Фокус (изначально — вполне предметный, психологический) устанавливался на закономерностях человеческой деятельности, которые проявляются в расхождении «пониманий» и «хотений» субъекта, а реализуются в его мотивационной динамике и мотивационной культуре.

Кроме того, мною предпринята еще одна попытка (менее продолжительная, но чуть более удачная) обратить внимание без вины страждущих носителей управленческого аффекта на бесплодные структурные бдения когнитивистов. Следует заметить, что соотношение аффективной и когнитивной жизни в теории и практике российского менеджмента вдохновляет исследователя не меньше, чем изучение генезиса психических функций человека вообще (Ж. Пиаже, 2).

Поющему философу Б. Гребенщикову принадлежит следующее признание: «Я пишу эти песни в конце декабря, голый в снегу при свете полной луны…» Если время действия и природа его освещения для вероятного читателя «Этюдов» что-либо значат, то осмелюсь предположить, что это происходит лишь потому, что полученное при столь странных обстоятельствах содержание касается его лично. Главной темой предлагаемой вашему вниманию книги является конвертируемость. Конвертируемость человеческих возможностей. Лишние люди иных эпох и культур — Гамлет, Чайльд Гарольд, Чацкий, Онегин, Печорин — становились героями своего времени ввиду того, что отвергали общепринятый способ конвертации. Помните пушкинское — «блажен, кто смолоду был молод…» А как быть с теми, кто не был при этом блажен?

Управление людьми, которые технологически объединены в малые группы, управление профессиональными сообществами, а также имущественно-должностными кланами в наше время стало массовым занятием. В связи с этим совершенно по-новому формулируется проблема социальной ангажированности. Лишний человек перестал быть литературным образом, исполнителем разоблачительных монологов, а также резонирующим выразителем закономерностей. Лишний человек стал повседневным явлением. Так сказать, общим местом. Современный человек, обреченный на публичное одиночество, получил проблему своей конвертируемости в подарок от завершающегося века. «Век мой, зверь мой…»— констатировал О. Мандельштам. Включенный в десятки социальных групп, временных и постоянных, стабильных и динамичных, референтных, желанных, престижных и технологически вынужденных, современный человек множество раз ежедневно становится управляющим и управляемым. Он временный лидер и хронический аутсайдер. Он автократически властвует и либерально-демократически уклоняется от ответственности. Он постоянная жертва обстоятельств и он же их верховный творец. Должник многих и кредитор некоторых. Он постоянно готов концептуализировать чужой успех или собственную неудачу. Он вполне вероятный банкрот в недалеком будущем и/или триумфатор по случаю. В отличие от лишнего человека из минувших эпох или из других культур, наш лишний человек «лишнее» лишнего, поскольку является в нашем времени героем поневоле. Он не отвергает общепринятого способа конвертации. Он просто не может его найти.

Должен сказать, что типологизация состояний кажется мне по понятным причинам куда менее привлекательным занятием, чем описание процесса перехода из одного состояния в другое. С моделированием, точнее, с имитационно-игровым проживанием процесса перехода из действительного состояния в желаемое, в сравнение не идет ни то, ни другое. Но, взявшись за перо, можно, увы, претендовать всего лишь на описание и схематизацию. Из всей массы управленческих сюжетов, встреченных мною в консультативной практике, описанию и схематизации поддаются в первую очередь самые популярные и самые примитивные. Но если узнаваемость — залог читаемости, обратимся к этим сюжетам.