Банковское дело

Банковское дело

о банках, о кредитах, о процентах, о деньгах и финансах

Банковское дело

Организация деятельности согласно системомыследеятельностной методологии

Рубрика: Этюды менеджмента

Поводом для возникновения темы явились два совершенно не связанных между собою события. В феврале 1999 года во время мемориальных чтений в Институте философии РАН (Чтения памяти философа, игротехника и методолога Г.П.Щедровицкого. ) в Москве неоднократно обсуждались вопросы, поставленные сорокашестилетней историей МЛК-ММК(Московского логического кружка. Московского методологического кружка.) и всего «системного движения» (Здесь и далее по тексту сносками расшифровываются аббревиатуры, рожденные или растиражированные ММК, а в кавычки будут взяты сленговые обороты, самоназвания и идиомы, с прямым внеконтекстуальным смыслом которых автор статьи не идентифицирует своего понимания обозначаемых явлений), а также судьбой порожденных ими процессов. Ситуация оценивалась участниками чтений (в частности, их ведущим — О.И.Генисаретским) как безрадостная и малоперспективная.

Тремя неделями позже, 16—17 марта того же года, автор этих строк проводил в Калуге игровой семинар на базе местного педагогического университета. Эта акция планировалась как учебно-просветительская, а не как консультативная. В связи с этим индивидуальная, оргструктурная и проблемная диагностики не проводились. Общей доигровой (досеми-нарской, предметно-должностной) судьбы у участников не было. Состав семинара был «подготовлен» предварительным составлением списка приглашенных, который не согласовывался с исполнителем акции. Участники не были организационно подготовлены к двухдневному отсутствию на своих рабочих местах, поэтому состав семинара существенно менялся в ходе его проведения. Пришли, на самом деле, те, кто хотел, остались те, кто смог — настолько, насколько хотел и насколько смог.

Словом, все было как в ОДИ (Организационно-деятельностная игра. Следует учесть, что здесь имеется в виду деятельность вообще, более того, мыследеятельность. Это не сервисное намерение организовать чью-либо деятельность (что никогда и не утверждалось, но и не отрицалось — то есть мистифицировалось), это порожденное здесь и сейчас смысло-, знако- и значение- порождающее пространство. Пространство, пригодное для саморазвития и эффективного коммуницирования, пространство действенной мысли и мыслепорождающего (то есть мессианского) действия.). Разумеется, с поправкой на исполнителя — на мои собственные методологические представления и на имеющуюся собственную скромную технику работы. Нужно сказать, что игровой процесс в подобных условиях мне строить не приходилось. Этой участи я сознательно избегал полтора десятка лет. Поэтому эксперимент оказался, что называется, чистым. Проблематизация участников могла быть и была выполнена только на социокультурном уровне. За неимением естественного для них предметно-профессионального уровня. Организовать продуктивное общение по такому содержанию, которого нет, при очевидном различии способов его непонимания — это классическая оргдеятельностная задача. Игра на окультуривание беспредметной позиции, то есть культурно-коммуникативный конфликт с позиционерами, предметные содержания которых и все выращенные на этих содержаниях ценности и критерии деятельности просто игнорируются организаторами игры, — это и есть способ проблема-тизации участников в ОДИ. Полученные мною с применением средств игротехнического нормирования рефлексивные феномены также весьма напоминали возгонку метапозиций — энергичное соревновательное продвижение игроков вверх, по все более и более высоким уровням собственного незнания о собственном же недействии.

Напрашивается очевидное. Если автор убежден во вредности или в неэффективности беспредметной возгонки, то зачем он все же стал пользоваться этим инструментом? И еще — если свой собственный конструктив в данной ситуации задействовать было невозможно, неужели нельзя было вернуться к традиционным формам культурно-просветительского вещания? Или экспромт с жестким (и, вероятно, травматоген-ным) культурно-коммуникативным конфликтом столь уж неизбежен?

Есть основания надеяться, что ответы на эти весьма важные (методологически принципиальные) вопросы читатель в статье найдет. Для меня важно, чтобы вынесенные в заглавие методологические различия были все же не продекларированы, а как бы воспроизводились логикой и культурой самого изложения. Насколько это удается — судить, разумеется, читателю. Но здесь и сейчас необходимо сказать следующее. Условия, в которых проводился семинар, технологические возможности и амбиции автора привели к реальной альтернативе. В первый день она выглядела для меня так: придется начать и развить серьезный игровой процесс или завтра на продолжение не придет большинство участников. А это поражение, о причинах которого говорить будет поздно, да и не с кем. Методологические лекции для предметников куда скучнее «родных» предметных. На второй день альтернатива упростилась — развивать процесс «в никуда» или пойти «на снижение», дать осмыслить произошедшее, сменить ритм, перемежать осредствление информированием. Свой выбор в Калуге я сделал. Но результаты у эксперимента все равно есть. Далее — о них, о процессе, о смыслах и значениях.

В семинаре приняли участие психологи-практики, педагоги-предметники, организаторы учебного процесса в средней и высшей школе, студенты и аспиранты факультета психологии. Всего чуть более сорока человек. «Чистые» администраторы присутствовали на протяжении первых пятнадцати «установочных» минут, после чего покинули мероприятие для неотложных текущих дел и далее не появлялись.

Так чем же интересна эта ОДИ-по-неволе, состоявшаяся сразу после санкционированного изнутри заката (Я отнюдь не обольщаюсь насчет фактического окончания и насчет окончания назначенного времени «Щ», поскольку на моей памяти это седьмой или даже восьмой раунд кокетливой игры означенного социума в собственный конец.) ОДИ-по-самоопределению? Я полагаю, что технология, пусть даже и социальная, имеет право называться таковой, если ее эффективность не удается списать на индивидуальное мастерство первооткрывателя, на харизму демиурга или на отраженный свет, идущий от апостолов «движения». Другими словами, технологичность — это воспроизводимость если не продуктная, то уж обязательно процессуальная, доказуемо достижимая в неавторском исполнении. Очевидно, что проблема воспроизводимости во всяком движении есть, а в «системном» — тем более.

Имея за бортом не без участия автора созданной консультативной группы «Сталкер» полтора десятка лет работы, около 90 сделанных с различными заказчиками контрактов и свыше 50 авторских игр (имитационно-моделирующих, однако), я эту воспроизводимость как критерий технологичности декларировал неоднократно и даже официально защищал (3,4,5,6,7). Имея также на счету до двух десятков примеров ее воспроизведения в полном соответствии с критериями неавторского исполнения. Эти примеры соответствуют критериям технологичности, то есть транслируемое™ рефлексивного процесса. А вот с рефлексивностью ОД И все обстоит не так уж ясно. Отсюда, как мне кажется, и происходит распад «ОДИ-образных» генераций ММ К, постулирование невоспроизводимости как особого, фирменного знака педагогического мастерства ушедшего Учителя и даже депрессивное признание неизбежного апокалипсиса мегамашинной культуры в ближайшем будущем. Ясно, что у социума, взращенного на рефлексивных техниках, подобной феноменологии быть не может. Что-то некондиционное попало в основание мегамашинного универсума. Где-то в самой базе подлог случился, в «медвяное семя лотоса» (31), и без того галлюциногенное, пырей залег.

Все же перед тем, как вести речь о различиях (тем паче методологических), следует начать со сходства. Мне приходилось сталкиваться с социотехниками разного рода — от «деловиков» и тренингистов до трех десятков модификаций и гибридизаций лайф-спринга и ребефинга, от Аюрведа Махариши organization development и до бесчисленных генераций «НаЛеПи-а-то-не-поможет». Видовые различия следует обсуждать отдельно от родовых, классовых и типовых. Это очевидно, хотя упреков в «щедровитянстве» (совершенно не заслуженных) в свой адрес от всей этой публики я наслушался предостаточно. Замечу, кстати, что к самому Щедровицкому Г.П. этот термин прямого отношения, намой взгляд, не имеет. Этот человек был значительно богаче, тоньше и изящнее, что ли, порожденного им и его учениками социального явления.

Что до видовых различий, имеющихся между нами и ОДИ, то их, по-видимому, следует искать лишь внутри этого, из аббревиатуры ОДИ взятого «И», то есть внутри игрового самоопределения.

Организация чьей-либо деятельности, вынесенная в заголовок в качестве наименования соответствующего технологического универсума, есть, по моему мнению, не что иное, как публичная заявка на еще не полученный результат. Наименовать систему практических действий названием желаемого результата — это очень серьезная претензия или даже методологический вызов. Если уж московский кружок — методологический, то уже в названиях ничего случайного точно быть не должно. Организация чьей-либо деятельности может рассматриваться как феноменологическое притязание. Или как процессуальное — для каждого конкретного случая. Ну а автономинацию, то есть самостоятельное присвоение себе Имени, как и многое, что происходит в «движении», можно рассматривать и как. игровой ход. Обыватель, столкнувшись с новой для себя системой ценностей, коммуникативных приемов и моральных координат, как правило, пытается как бы приблизить ее к привычному для него кругу понятий. Он пытается «приземлить» инноватора, который становится возмутителем его и без того не очень стабильной жизни. Тем самым он, обыватель, не ведая греха, вступает на хорошо пристреляное поле в качестве объекта игротехнического нормирования. В ответ на наивную попытку инициировать вышеозначенное «приземление», новоявленный теперь уже объект или игрок получает вопрос: «Что вы сейчас делаете?» После этого для объекта начинается тернистый путь, пролегающий сугубо внутри коммуникативной системы ОДИ. Рекрутирование и присягу он уже как бы прошел. «Аннушка масло уже пролила» (15). У кого на этом пути есть больше шансов оказаться несчастным Берлиозом, а у кого — вагоновожатым, в целом очевидно. Но не все так безрадостно в судьбе новообращенного. Есть для него на этом пути и сладкая перспектива преуспеть в игротехнической дедовщине. Сатисфакцию, скорее всего, придется брать в ходе обращения следующего неофита. Модальность развития всей субкультуры очевидна. В кадрово-квалификационном смысле «движение» в годы своего расцвета ничем не отличалось от Гербалайфа, МММ или ГКО. Выигрывали те, кто стал частью системы и организовал свою деятельность и судьбу в ней как можно раньше дефолта. А уж если организовал, то в зависимости от имеющегося интеллектуально-волевого ресурса (классик взывал к окаянству и куражу) он получал, как минимум, запоминающееся приключение и, далее, по нарастанию означенного ресурса:

manageetud011

Все это на выходе из самодостаточной парадигматики «организации деятельности согласно системомыследеятельностной методологии».

Маслянее маслянистого масла мыследеятельностные методологи могут мыслить мегамашинно, моносистемно, много менее-мудро… Для автора методологически правильным было бы соотноситься с ОДИ-движением через действие — по необходимости, а для них — не называть себя «в миру» вообще никак. И уж во всяком случае не оставлять подвергаемых критике следов на печатном листе. Что вполне соответствует общей традиции секты и даже освящено часто упоминаемой всуе касталийской социокультурной предтечей — «леса он больше не покидал» (Гессе, 8). Поскольку и одно и другое пожелание выполнены многократно, и нарушены также не единожды — я продолжу начатое очередное (хоть и весьма в последние годы редкое) нарушение.

Допустим, что обсуждаемая аббревиатура никакого отношения к сервисной функции не имеет. Термин, стало быть, ауторефлексивного происхождения. Для этого допущения, как ни странно, в «движении» есть вполне убедительные основания. Например, известен тезис: «Мы никого не обслуживаем, мы заняты Служением». Допустим также, что это не есть просто очередное выражение публичной любви демиурга к самому себе. И не очередное малотиражное переиздание этого неоригинального и сугубо интимного акта. Но в этом случае есть смысл действительно говорить об организации деятельности вообще. Этот путь, согласно касталийскому оригиналу, ведет методолога от «проживания непреподаваемого» к предельному результату — к его исчезновению или к схиме, — уже упомянутый нами тезис «леса он больше не покидал» (8). Но что же тогда вершили старатели ОДИ в Инкомбанке, на РАФе, в Верховном Совете СССР, на рефлексивных досках ведомства С.Е.Кургиняна и еще на многих онтологических и оргдеятельностных досках одной шестой отдельно взятой? Что это за лес такой густой и какой «высший тип духовности» они там сотворили? Организовывали свою деятельность за чужой счет или все-таки обслуживали деятельность практически любого клиента за его деньги? Оставим пока вопрос со Служением…

Итак, общее и особенное заключить в одну и ту же категориальную форму если и удается, то лишь по одной из двух возможных причин. Это или исходная, после рекрутирования в «движение» так и не избытая методологическая стерильность, или умысел. Дабы даже название стало действием. Известны подобные внутриклановые слова-поступки. Например, известно, что в сообществе профессиональных воров человеком могут назвать только вора же. Для прочих есть другие названия. Поэтому случайных оговорок в подобных сообществах делать не принято. Методология стаи быстро усваивается и без программных распечаток. Действительно, неужели иные практические подходы к социуму и его структурам не содержат организационно-деятелыностных целей? При всей предметной невменяемости тот же аудит, правовое консультирование, политология в ее нынешнем состоянии такие цели ставят и дают соответствующие этим целям результаты. Заметим, кстати, результаты, которые Пользователь в качестве таковых устойчиво подтверждает. Это не странная коллекция лубочных автопортретов и мемуарных реминисценций, в которых клиент всегда неправ, поскольку не понял своего счастья быть отнормированным. И просто сбежал. После чего с обычным блеском проводится распредмечивание тех, у кого предмета никогда не было. Обеспредмечивание — отличный подлог, а Служение-то в чем?

Что же до судьбы АЭС или очередного мегаполиса (разница с высоты СМД — методологии незаметна, а сумма определяется совершенно иными обстоятельствами), то со студентами и просто интересующимися подобные проблемы решать проще.

Вернусь к внутривидовому различию. Особенное у нас — это инструментальное, а не объектное самоопределение. Имитационно-игровое моделирование в процессуальном консалтинге базируется на инструменте. Объектное же самоопределение, в отличие от моего, выступает в его актуально-аспектном (электоральное, бизнес-консультирование, антикризисное) или продуктно-желательном (все то же оргдеятельностное) представлениях. Общее — это Игра как название.

Прежде чем характеризовать процесс, попытаемся договориться о константах. Я утверждаю, что всякая игра дихотомична и при этом прожективна. Творимая игрой по отношению к жизни модель концептуальна, а не иллюстративна. Последнее утверждение не прихоть автора текста и не сверхзадача разработчика игры. Это данность, у которой есть причины не социально-психологического, не дидактического, а естественно-научного происхождения.

Игру, как и Бога, человек создал по своему образу и подобию. Метаболические процессы на клеточном уровне жизнеобеспечения действуют в виде «игры» так называемого калиево-натриевого насоса. Катионы и анионы как бы прокачивают обменный процесс через мембрану. Ритмические биохимические переменноточные часы играют в жизнедеятельности более сложных структур, — органов, систем, — роль диффузного органического законодателя «правил». Дихотомия плюсов и минусов, их пожизненная ритмичная перезарядка служит процессуальной основой для всей грандиозной иерархии витальных игр. Систола-диастола, вдох-выдох, возбуждение-торможение, сокращение-расслабление, лейкоциты-эритроциты, попеременно-компенсаторная работа пар мышц-антагонистов — все это процессуальные правила, которые человек не может изобрести или нарушить. На уровне сенсорных систем неподвижное теряется из виду. Под угрозой оказывается святая святых — адекватность психического отражения. Поэтому тут же проявляется и эволюционирует компенсаторная гностическая активность. Впрочем, еще не умозрительная, а безусловнорефлекторная и вполне двигательная. Рычагово-силовая, кинематическая организация установившихся взаимоотношений позвоночных со средой делает пространственный ресурс базовым, а все игры за овладение этим ресурсом — модельными. Дихотомичность и драматизм всех известных видов борьбы за пространственный ресурс (от перетягивания каната до шахмат включительно) сугубо модельны.

Игра как институт социализации индивида не есть и не может быть гениальным изобретением педагога-новатора. Игра — это ритуально оформленная проекция широко и глубоко витальных процессов на все виды социальной активности человека. Все виды розыгрыша «молодых», то есть — неофитов, во всех состоявшихся видах человеческой деятельности у разных культур и народов во все времена свидетельствуют, что в играх происходит не только «гельштальт» целостного научения, но и ролевое включение субъекта в целостную «взрослую» жизнь как члена стада или профессионального сообщества. Из этого следует, во-первых, что игры, как исторически сформировавшийся инструмент передачи социального опыта, первичны по отношению к любым изыскам классно-урочной системы и методологически подчиняют ее себе или растворяют ее в себе, а не наоборот. Во-вторых, игру никто (никто) не изобретал и не конструировал — да замрет в сцене, подобной финалу гоголевского «Ревизора» рой самозванных классиков. Никто не изобретал энтропию и метаболизм. Хлестакова Ивана Александровича — да, придумали и сконструировали из собственного мздоимства, трусости и провинциального идиотизма. И даже обжили его. А игру — нет, не изобрели. Только поучаствовали…

Поскольку речь идет об определении того, что есть игра, далее в подобных случаях должен следовать набор из 15-20 дефиниций энциклопедического происхождения. После этого «хороший тон» позволяет утомить читателя своей собственной формулировкой. Причем эта формулировка должна быть:

—   промежуточной;

—   скромной;

—   относительно не противоречащей ранее приведенным.

Помятуя об этом и не делая этого, продолжу. Игра есть всегда противодействие. Она выполняется двумя или несколькими субъектами в борьбе за некий ресурс. Этот ресурс именно в таком качестве известен всем участникам этой игры. Игровое противодействие осуществляется по правилам, которые также известны всем участникам и выполняются ими. Правила игры есть совокупность исходных и граничных условий борьбы за ресурс. В эту совокупность входят и нормы контроля за нарушениями правил.

Как обеспечить выполнение правил участниками игры, наладить контроль, провести нормирование соответствующего коммуникативного процесса и обеспечить его динамику, необходимую для бодрствования всех трезвых участников действия, а также для постоянства состава — это все уже не дефиниция. Это технология. И мы ею — владеем.

Игру можно представить как схватку или как противодействие двух и более организованностей. Если только это не затея вроде игры в поддавки. Полагаю, что невозможно называть игрой противодействие, в котором одна из сторон заранее специальным образом дезорганизована. Проиграть (то есть потерпеть поражение) эта неорганизация может. Но проиграть (то есть прожить и отработать в борьбе различные схемы своего выживания и развития в предполагаемых обстоятельствах) — нет.

Для того чтобы сделать свою работу, оргконсультант нуждается в игровом партнере, у которого эту игру можно, но не стыдно выигрывать. Ему в игровой модели нужна сильная и самолюбивая управленческая команда клиента. Победив такую команду (другими словами, заставив ее рефлексировать обстоятельства и причины собственной «предметной» неудачи), можно многое сделать в конструктиве. Например, спровоцировать функциональную соорганизацию, запустить рефлексивный механизм саморазвития системы управления, научить тем самым персонал тому, чтобы он мог программировать собственные действия или противодействия, разыгрывать реализуемость инновационных проектов и т.д. Это, собственно, и есть путь актуализации инновационного потенциала. Но сделать все это можно и следует с интеллектуальным и профессиональным ядром управленческой системы. Кроме того, все это может претендовать на результат, если выполняется непременно на том исходном по отношению к игровому процессу содержании, в котором это ядро чувствует себя наиболее компетентным. В этом и состоит для нас смысл «обслуживания».

Несъедобный виноград, как и древо жизни, имеет один и тот же цвет — цвет надежды и цвет оскомины. «Служению» все ранее прописанное чуждо. Служение всегда свершается на том уровне, что не ниже социокультурного. А социокультурная проблематизация собранного для игры в поддавки личного состава мстит за себя. Порождаемый ею рефлексивный пласт фееричен, как бенгальский огонь, и, несмотря на высокое содержание, пронизан принесенными из предметной реальности коммунальными отношениями. Пребывание игроков в этом пласте напоминает поведение находящегося в шоке больного, который пытается выпрыгнуть из носилок и куда-то бежать на отсутствующих конечностях. Энергопотери демиурга в подобном игровом действии огромны, невосполнимы и малопродуктивны. Вериги в этом служении нужны самому страстотерпцу куда более, чем рефлексивному образу его веры (16) или его пастве — весьма беззаботному братству охочих до земных радостей бурсаков-игроманов. Результаты от такого подвижничества бывают весьма печальными и нередко — трагическими. Будучи мучеником собственной невосполнимо энергозатратной схимы, демиург уж совсем безжалостен к ученикам и просто участникам. Идея саморазвития в итоге проросла фактами самоуничтожения. Потому-то притча о неутомимой лягушке, которая сбила молоко в ведре до консистенции масла, а затем, опираясь на новоявленную твердь, выпрыгнула из этого ведра, имеет очень печальное продолжение. В ведре с разбавленным молоком эта технология не работает. Есть еще, правда, и энтузиасты эксперимента с чистой водой…

Сделанное в этом тексте очень общее и чрезвычайно, на наш взгляд, демократичное определение понятия игра помимо всего прочего еще и предлагает как бы усомниться в справедливости употребления в известной аббревиатуре ОДИ уже и третьей буквы тоже. Не считаю тем самым свою задачу выполненной и возвращаюсь к урокам калужского семинара.

Для того чтобы построить игровой конфликт по канонам имитационно-игрового моделирования, нужно противодействие на уровне коммуникативных норм (этот конфликт формируется между игротехником и игроками, вдоль зала) перевести в конфликт позиционный, имевшийся в скрытом виде до игры (между игроками, поперек зала). Я полагаю, что система управления нашего обычного клиента всегда внутренне противоречива. Экономический и профессиональный смысл этого противоречия таков, что любая попытка выжить (или развиться) тотчас встречает мощное противодействие и нередко разделяет организацию, отрасль или регион на несколько противостоящих друг другу кланов. Неуправляемое развитие подобных конфликтных сюжетов ведет к разрушению системы или ее дисфункции. Совместное «проживанию «третьего арбуза». Другими словами, они перешли к конструированию позиционного гибрида, невзирая на объективно непримиримую ситуацию «за окном» и придирки ведущего.

Таким образом, конфликт «затеплился» лишь на уровне социокультурного противостояния вдоль зала, а не поперек его. Искусственно разнообразить его разделением на тематические группы, например, я посчитал бы действием декоративного назначения. Мне представилась возможность развивать процесс, какой есть, из материала заказчика. Или же — «спасти лицо» развлекательно-познавательной загрузкой аудитории заведомо очень полезной информацией. Жанр семинара позволял смягчить остроту и сложность мероприятия, которое все же не готовилось в качестве консультативной акции. Я полагаю, что коммуникатор, профессионально работающий с рефлексивными техниками, принципиально подобный выбор делает один раз. Во всяком случае, у автора это именно так и произошло — уже довольно давно. Поэтому проблематизация участников была продолжена. Содержание позиции, состоящей в выращивании «третьего арбуза», было атаковано по основанию социальной ответственности позиционеров и реализуемости вынашиваемого ими странного гибрида. Страдания этих позиционеров, которое они испытывали от выполняемого игротехником нормирования, пока что не имели содержательного выхода. Тем временем на их позиционном «баштане» стали появляться новые ростки. Позиция «третьего арбуза» показалась привлекательной для самоопределения нескольким молодым специалистам. Среди вчерашних выпускников всегда есть (и в нашем случае тоже были) еще совсем свежие апологеты структуры. Структура (кафедра, педуниверситет, научно-педагогический сан) приняла их в себя, дала статус и перспективу его произрастания, и пока что взяла за все это невысокую цену самоидентификации. А на нашем игрище их будущая безмятежная карьера стала с бешеной скоростью рушиться по причине теперь уже явной бессодержательности бытия, к которой они только что начали привыкать, как к объективной данности взрослой жизни. В это же время еще два молодых специалиста пошли в иное, функциональное самоопределение. Ведущий отметил, что они сделали это со «здесь и сейчас» возникшей игровой целью. Тем самым они отнюдь не облегчили жизнь своих вчерашних сокурсников-конформистов. Позиция, состоящая в поиске или выращивании «третьего арбуза», в ходе этих событий была как бы разоблачена. Она в глазах участников стала выглядеть, как всего лишь попытка спасти опустевшую структуру за счет ее мимикрийного обрастания функциональными доспехами.

Тем временем в переживании глубокого дискомфорта стали признаваться и те, кто активного участия в дискуссии не принимал. Это руководители кафедр и деканата — в том числе и те, кто организовывал наш учебный семинар. Общение стало происходить все больше «поперек» зала. Его энергетическая цена становилась для ведущего все более значительной. Само действие никак не набирало внутренних, внутри-групповых источников мотивации. Ведущему приходилось то работать своего рода энергетическим донором, «на горле» вытягивая уязвимость и безответственность той или иной позиции, то останавливать очередное публичное саморазоблачение и, не желая использовать знакомое тренингистам состояние катарсиса в группе, останавливать непродуктивные эмоциональные всплески. Развести собравшихся в зале на позиционные или тематические группы значило для меня остановить процесс. Развивать конфликт дальше, наращивая эффект «роения» участников, с возможным появлением к концу второго (последнего) дня устойчивого рефлексивного пласта общения, — значило не отвечать за результат своих действий. Представлялась возможность получить конструктив, превышающий номинальную значимость мероприятия. Поэтому автор задал рефлексивную норму при работе с итогами первого дня. Но при этом я не стал по этой норме проводить игротех-ническую работу, то есть, собственно, нормировать. Тем самым была получена возможность не спеша самоопределиться по целям в начале второго дня семинара.

Собственно говоря, именно состояние участников, которое могло диагносцироваться к утру второго дня, должно было показать одно из двух. Первое, — они способны развивать достигнутый коммуникативный успех (как в ИМИ). Второе, — они могут всего лишь переживать его вновь и вновь в качестве единственно возможной ценности (как в ОДИ). Иными словами, перед нами встал вопрос: результатом должна явиться новая программа жизнедеятельности участников семинара и сам процесс реализации этой программы? Или головная боль от пережитого участниками потрясения, сопровождаемая восторженным отношением к заезжему нарушителю патриархальной тишины? В рефлексивных играх подобные межевые вопросы являются совершенно неизбежными. По крайней мере, для тех, кто профессионально занимается консультированием по средствам мышления и деятельности. Глумливая, пренебрежительная или агрессивная реакция на эти вопросы есть визитная карточка безответственного манипулятора. Технологические подробности, составляющие наш конструктив, я в этом тексте излагать все же не буду. Во-первых, потому, что в этом этюде я пытался размежевание выстраивать на ином, социокультурном и психологическом материале. Соответствующая этому материалу логика изложения не предусматривает демонстрации технологем. Это иной литературный жанр. Во-вторых, особенности нашей технологии я весьма подробно изложил в более ранних и, надеюсь, в весьма доступных прочтению публикациях (4,6,7). Совершенно иное дело — ожидать тождества между изложением технологии построения рефлексивного процесса в тексте и трансфером этого процесса. Здесь речь идет о совершенно разных вещах, даже о трудносопоставимых (10,12).

Технологические различия с ОДИ у меня есть, и они принципиальны — как для исполнителей (игротехников), так и для пользователей (игроков). Но технологическая дифференциация есть прямой результат принципиального расхождения социокультурных программ и психологических установок, наблюдаемых на уровне методологической разработки. О них и идет речь в этом этюде.

День второй и последний, 17 марта. В составе участников семинара есть потери и приобретения. Не вернулись некоторые расстроенные преподаватели. Появилось несколько заглянувших «на горяченькое» студентов. Процессуальная преемственность нарушена, но не безвозвратно. Вчерашние активисты готовы к продолжению решительных действий. Организаторы и администраторы признаются в неких установочных переменах («я — другая!»), но в самом семинаре занимают по-прежнему наблюдательную позицию. Психологи по образованию в большинстве своем расстались с позицией наблюдателей за техникой нормирования их же общения. Это помогло им начать собственное продвижение по основному содержанию дискуссии. Ведущий отмечает как бы растяжку состава участников. Растяжку, произошедшую не только по позициям участников, но также и по соответствующим смыслам и значениям. Некоторые из участников только начали свое продвижение к выбору в альтернативе структура — функция. То есть -с ними в нормальной игре, претендующей на консультативный результат, следовало бы продолжить вчерашнюю работу. Но в силу кратковременности события этот процесс уже не мог иметь нормальной игровой судьбы. А те, кто в первый день пережили крах безальтернативной программы («третий арбуз»), испытывали трудности рефлексивного характера. На такой растяжке в игровой группе обычно пытаются паразитировать те, кто до этого не смог найти себя в содержании дискуссии, и те, для кого на первой фазе действия оказались непосильными коммуникативные нормы, используемые игротехником. С этими феноменами следует разбираться не отдельно, а в контексте развития (выращивания) рефлексивного пространства имитационно-игровой модели. Другими словами, индивидуальные судьбы в игровом действии получаются, происходят вместе с этим действием, как бы суммарно строят это действие. Поэтому в нем нет случайных судеб или приблизительных поступков игротехников, недетерминированных нормативно заданной кривой рефлексивного продвижения игроков (6,7).

Получается, что этот момент в семинаре стал как бы ключевым. Менять систему деятельности пользователя или, напротив, отрабатывать состоявшееся или несостоявшееся мероприятие

по… — это ключевой вопрос в любой профессиональной культуре.

«Спустить на тормозах» едва начавшееся действие не составляло труда. Вместо жесткого нормирования на ответственность, продолжения проблематизации и дальнейшего развития рефлексивных состояний — «упаковка» смысла того, что вчера произошло и лояльность игротехника к мемуарному жанру в выступлениях участников. Эту слабину мгновенно почувствовали «структурщики». Многие из них захотели высказаться — сугубо по своему предмету. В нем для них, оказалось, все, что здесь и сейчас происходило, тоже имело место, и они здесь и сейчас это осознали.

Вот, собственно, момент, с которого также можно разворачивать действующую игровую модель, общую для всех участников, если у них есть общая доигровая судьба. Те действия игротехника, которые совершенно справедливо расцениваются как деструктивные одними игроками, являются в высокой мере конструктивными для других. Эта растяжка рефлексируется. Игротехническая функция (нормирование общения) отчасти переходит к продвинувшимся игрокам. Отчасти, потому, что игротехник, именно с этого момента начиная, консультирует игроков по средствам управления блоками игровой модели. То есть -работа идет «поперек» зала.

Конференционный стиль при выходе из едва начавшегося действия позволил быстро предметизировать содержание и завершить событие устным сочинением на тему «Что здесь произошло?». Содержание этого сочинения каждый участник мог высказать или, уж во всяком случае, унести с собой. Если читателю когда-либо приходилось влиять на совместные действия различных людей и испытывать в связи с этим некоторые из описанных трудностей, то наш ответ на поставленный вопрос может его заинтересовать. Что же касается дифференциации, произведенной по ходу формулирования нашего ответа, то она как бы следует из него. Моя конструктивная программа консультативных действий много лет развивалась вместе с этой дифференциацией. Я полагаю, что известный вопрос «Что делать?» получает позитивное разрешение в том случае, если известно, чего делать не стоит, или, в данном случае, если известно, как нельзя работать с людьми и какими обстоятельствами это «нельзя» обусловлено.