Банковское дело

Конфликтные действия и осмысление удач-неудач в ходе выполнения этих действий не совпадают во времени. Действие и его осмысление различаются субъектом по их вербальным (вербализуемым) и аффективным признакам. Субъект дифференцирует феноменологические и процессуальные особенности этих самостоятельных деятельностных сущностей, а также смысловые и операциональные проявления этих особенностей.

Важно, что дифференциация не есть тривиальное различие между «делаю» и «осмысляю причины, по которым у меня не все получается». Она позволяет признать принципиальную возможность рефлексивного выхода субъекта из плоскости профессионально-предметной жизни. Подобный выход имеет смысловые и операциональные характеристики, а следовательно, может рефлексироваться и развиваться. Этим процессом можно управлять, его можно использовать в «социальных технологиях». Такой выход не является методологическим допущением, чем-то вроде концептуализации мифа, навязыванием образа желаемого будущего. Как наблюдаемый и фиксируемый факт, выход в ауторефлексивное состояние позволяет субъекту в дальнейшем вернуться на плоскость предметного взаимодействия или попытаться использовать возможности, полученные в этом состоянии, для проектирования своих шагов в «предмете». В развернутом полевом эксперименте, коим по отношению к обсуждаемым явлениям предстает игра, этот выход используется. В этом «технологическом» использовании, как мне кажется, содержится много познавательных и конструктивных возможностей. Управляя взаимодействием рефлексирующих участников, можно фиксировать вместе с ними особенности нового (игрового) взаимодействия и его отличия от взаимодействия, которое имелось в «предмете».

Для решения этой, инженерной по характеру постановки, задачи необходимо «вывести» в аналогичное состояние других обитателей предметной плоскости. Сделать это необходимо в одном и том же месте и в то же самое время. Таким образом, возникает

культурно-коммуникативная норма «здесь и сейчас», соответствующая формуле классического театрального триединства — места, времени и действия.

Появление в поле наблюдения одного исследователя-экспериментатора нескольких испытуемых позволяет уточнить смысловую дифференциацию ауторефлексивных состояний не только у разных по личностным и психофизиологическим характеристикам людей, но и у разнопредметных профессионалов. Предметное и позиционное содержание той плоскости, в которой происходит «борьба за реализацию», они видят совершенно по-разному. Причем, как показывают сделанные наблюдения, дифференциация их представлений об объекте сформирована

профессионально-клановыми установками и конфликтующими структурами, в которых они живут. Речевые и эмоционально-волевые особенности, в которых проявляется этот опыт, несут на себе, естественно, все признаки индивидуально-психологических различий. Но исходным позиционным материалом для построения «игровой» плоскости, т.е. коммуникативного пространства, где взаимодействуют рефлексирующие, являются личностно ассимилированные профессионально-клановые установки и средства самореализации.

Для того чтобы дать представление об операциональных реалиях рефлексивного пространства, предлагается рассмотреть модель одного элементарного шага в игровом продвижении. На примере этого шага я надеюсь показать функциональную единицу игрового механизма и его запуск. Но перед тем, как перейти к изложению существа дела, мне необходима одна оговорка, связанная с проблемами понимания и написания «игротехнического» текста.

Принадлежность игры, о которой идет речь, к играм открытого типа вызывает очевидные трудности прочтения. Игра, правила и условия которой вытекают из живых принципов человеческого существования, а потому формируются и оговариваются каждый раз заново, — такая Игра при описании или презентации ее, при производстве любого аспектного «среза» (психологического, экономического, логико-семантического) игнорирует вполне законные вопросы, пришедшие из мира деловых игр (ДИ): «Во что играем?», или «Какая тема?», или «Как должен выглядеть хороший результат?» В практике игр открытого типа позиционер, задающий такой вопрос, тем самым как бы задает исходную точку для проблематизирующего воздействия со стороны игротехника: «А зачем вам это нужно?» или «Пойди туда, не зная куда…» При обычном пересказе из этого следует лишь оценка-разоблачение со стороны слушателя-читателя. С носителем такой оценки продуктивно сотрудничать невозможно. Появление оценки означает, что человек в режиме диалога с самим текстом уже не работает. Если такой случай встречается в живом общении, игротехник имеет возможность поправить игрока или повторить прием, с помощью которого производится нормирование общения. Можно также повторить сопровождающий текст. При этом игротехник способен отделить реально взаимодействующих с ним позиционеров от тех, кто уже «все знает» или смотрит, но не видит, не держит нормы, «живет, не приходя в сознание» и т.п. Ход диалога с читателем, если этот диалог осуществляется через текст, не представляет мне никакой возможности для осуществления подобной дифференцировки. Поэтому здесь я вынужден буду произвести как бы два среза — до размера одного мыслительного шага (срез технологический) и до управленческой политики (срез тематический). Экстраполятивные шаги, совершаемые читателем за пределы этих двух срезов, будем считать вполне корректными по отношению к предлагаемому методу и даже желательными.

На схеме 29 слева показана типичная ситуация, реально встречающаяся в играх. Группы представляют в игре профессионально-должностные кланы. Раскол в предметной плоскости игры, обозначенный на рисунке, выражает реальные (т.е. ранее мною специально исследованные) содержательные и позиционные расслоения в имитируемой производственно-управленческой деятельности. Группа № 1 состоит из руководителей и изначально находится в метапозиции по отношению к смысловым и операциональным реалиям, в которых живут другие группы. Последние между собой могут различаться, поскольку они моно- и полипрофессиональны по составу. Нормирующие действия игротехнической команды (на рисунке «ИТ») приводят к тому, что на второй-третий день игры ситуация в ней кардинально меняется (см. правую часть схемы 29).

Что произошло в игре? Предметное пространство оказалось еще более расколотым и опустевшим. За редким и необязательным исключением (полипредметная группа 5) в метапозиции оказались все действующие группы (на рисунке обозначены соответствующими фигурками позиционеров). При этом одни из них раскололись по содержаниям и по составу, после чего создали новые коалиции (2,3 и 3,4). Другие же (1) перешли из «руководящего» состояния, отраженного в левой части рисунка, в состояние управления и соорганизации с носителями новых и при этом конкурирующих управленческих стратегий (правая часть). Теперь попытки метапозиционных групп или представляющих их интересы позиционеров воздействовать на якобы находящихся в предмете партнеров обречены на неудачу. Результат можно считать модельным — все научные инновационные решения и планы, принимаемые на государственном уровне, производятся без учета предметных и метапозиционных перемещений, связей, имеющихся между этими перемещениями, и без учета динамики намерений людей и групп, участвующих в этих перемещениях.

Таким образом, рефлексия собственных неудач в предметном продвижении и неудач в соорганизации с другими участниками привела игроков к попытке играть с предметными тенями друг друга. Действительное же метапозиционное местонахождение партнера является тем самым открытием, которое запускает процесс взаимодействия игроков в новом, собственно игровом пространстве. Это пространство является пространством взаимодействия рефлексирующих. Его обозначение на схеме 30 включает содержание рефлексивных позиций, новый состав групп, их цели и средства их достижения. Очевидно, что в этом собственно игровом пространстве осознаются и оформляются те конфликтные позиции и сюжеты, которые для получения конструктивного результата более значимы, чем сугубо предметные.

Остановлюсь на характерных изменениях при переходе позиционера группы № 1 из «руководящего» состояния, отраженного в левой части схемы 29, в состояние управления и соорганизации, зафиксированное в правой части. Во-первых, этот человек и, вероятно, его группа потеряли «предмет» — объект управления изменился по содержанию деятельности и составу участников. Во-вторых, было обнаружено, что позиционеры из других групп переменили свой управленческий статус но отношению к исходному предметному содержанию игры. В-третьих, игротехник (реально управляющий всем процессом) сохранил свою позицию ведущего по отношению к новому объекту управления — плоскости рефлексивного взаимодействия участников (см. схему 30). Кризис средств своей профессиональной деятельности переживается позиционером № 1 острее и неизбежнее. Такой спровоцированный игрой управленческий кризис требует от штатных начальников нового самоопределения. Им приходится идти от руководства к управлению и, что возможно в развитии игры, от управленческого поведения к управленческой деятельности.

На схеме 30 новое, собственно игровое пространство выглядит как реальное поле борьбы управленческих стратегий. В отличие от «понарошечных» деловых игр с псевдопредметным прошлым-настоящим, рефлексивное пространство игры ориентировано на собственные управленческие «ходы» участников с предметом будущим.

В этой связи возникает тема гностической «сверстки». Другими словами, мне нужно рассмотреть рефлексивное пространство игры не в качестве системы позиций, а в качестве системы смыслов и значений, которые могут быть получены в ходе конфликтного развития позиций и борьбы позиционеров. Эта, следующая из изложенного материала задача выводит исследователя к возможности «сверстки» операциональных реалий, наблюдаемых на всех уровнях рефлексивного пространства имитационно-игровой модели. Последнее, в конечном счете, снимает противопоставление научности и прикладности , искусственность и условность которого становится очевидной при осмыслении продуктивности и результативности любой реально оформившейся «целеустремленной» (17) человеческой деятельности.