Банковское дело

Познакомившись с происхождением денег и историческими типами денежных систем, мы переходим к краткому описанию наиболее интересных и поучительных моментов из истории денежного обращения различных стран. Мы рассмотрим наиболее характерные периоды бумажно-денежных инфляции.

§ 1. В эпоху Великой революции Франция пережила грандиозную бумажно-денежную инфляцию. Франция в XVIII в. постоянно имела расстроенные финансы. Перед самой революцией правительство Людовика XVI прибегло к выпуску бумажных денег, что было сделано в виде позаимствования правительством у частного кредитного учреждения («Кассы коммерческого учета») 180 млн. фр., выпущенных специально для этой цели в форме банкнот. Банкноты «Кассы» стали обесцениваться, и не было возможности поддерживать их размен: банкнотам был присвоен в 1783 г. принудительный курс, и таким образом эти банкноты превратились в настоящие бумажные деньги.

Получив в наследство от старого режима расстроенные финансы, революционная Франция не могла отказаться от бумажно-денежной эмиссии, поскольку государственные расходы чрезвычайно возросли, а нормальных доходов не было. «Хорошая революция — плохие финансы»— говорит — пословица: во Франции бумажный станок был призван с 1789 г. покрывать издержки революции, точно так же, как и с октября 1917 г. тем же способом финансировалась Октябрьская революция.

Бумажные деньги Великой французской революции назывались ассигнатами. Ассигнаты первоначально были выпущены (на основании законов 19—21 декабря 1789 г. и 17 апреля 1790 г.) как государственные облигации, обеспеченные национализированными земельными фондами. Они приносили их обладателям первоначально 5%, а позднее 3% годовых. Следовательно ассигнаты этого периода не были еще деньгами, но принудительным государственным займом, который предполагалось погасить продажей национализированных земель. В конце 1790 г. были изданы декреты, которыми устранялась процентность ассигнатов; в обращение были выпущены ассигнаты мелких купюр (раньше выпускались только крупные купюры от 200 ливров), и ассигнатам была присвоена сила законных платежных средств наряду с металлической монетой. В течение этого периода происходят крупные инфляционные выпуски ассигнат в обращение, что и, приводит к их прогрессивному обесценению, а с 1793 г. — к полному вытеснений) из обращения металлических монет (причины этого явления нам известны из 1-й части).

Так как в тот период не производилось статистических наблюдений изменения покупательской силы денег путем индексов, то в качестве показателя обесценения ассигнатов приходится брать курсовую стоимость металлических денег в бумажных деньгах. В следующей диаграмме, составленной исследователем денежного обращения Франции рассматриваемого периода, проф. Фалькнером, показаны кривые роста эмиссии и обесценения ассигнатов (см. диаграмму на стр. 129). В приведенной диаграмме не удалось довести кривую обесценения до конца, т. е. до середины 1796 г., так как к этому моменту обесценение ассигнатов достигло 30 000%, а рост денежной массы 1 900% и, следовательно площадь диаграммы пришлось бы увеличить в 15 раз.

Первоначально, в 1789 г. ассигнаты стоили в металле 98%, своего номинала; к концу 1790 г. их стоимость упала до 92%» крицу 1791 г. — до 77% к концу 1792 г. —до 72%, к середине 1793 г. (август) — до 22%, затем к концу 1793 г. они снова поднялись до 48%. В течение же

1794 г. они падают в своей стоимости до 40% — 20%. Наконец в течение 1795 г. темп обесценения достигает наивысшей точки: к началу 1795 г. ассигнаты обладали только 18% своей номинальной стоимости, а к концу этого года — всего 0,52%.

Инфляция ассигнатов сопровождалась всеми известными нам из теории денежного обращения явлениями: неравномерным (по территории и товарам) ростом цен, расцветом спекуляции, натурализацией хозяйственных отношении и т. п. Так по данным одной газеты того периода цены на муку в 1795 г. в бумажных ассигнатах возросли в 112% раз, в то время как цена бобов только в 31% раза, вина — в 30 раз, угля — в 29 раз, пары чулок — в 33% раза, сукна — в раз. Характерно, что цены возросли не только в бумажных ассигнатах, но и в металлическом выражении (это явление наблюдалось и у нас в период «военного коммунизма»). В связи с этим товары получали двойную расценку: в бумажных ассигнатах и в металле.

Разрыв цен создает почву для спекуляции. В этот период во Франции спекулятивная горячка охватила широчайшие слои населения. «Торгуют все: бывшие монахини рядом с графинями-штопальщицами, маркизы продают мужские сапоги». Наиболее ловкие спекулянты наживали крупные состояния…

Рост цен наибольшей своей тяжестью ложился на плечи рабочего класса и мелкой буржуазии, которые требовали от правительство-административных мер борьбы с повышением цен путем установления такс или «максимумов», т. е. предельных цен на товары. К Конвенту» в 1793 г. приходят делегации с лозунгом на знаменах «Мы просим таксу на хлеб». В петиции (прошении) одной из делегаций выдвигалось требование введения максимума цен и крупного налога на буржуазию: «Вот наши средства к спасению общего дела: мы их считаем единственно непогрешимыми. Если вы их не примете, то мы, желающие это дело спасти, вам объявляем, что мы находимся в состоянии восстания. Десять тысяч человек находятся у дверей залы».

Конвент оказывается вынужденным принять проект максимума сначала на хлеб, а затем и на ряд других товаров. Впрочем еще до этого на местах уже практиковалась нормировка цен товаров. Но этими мерами продовольственный кризис не мог быть изжит: таксировка цен приводила к исчезновению таксируемых товаров с рынка; однако несмотря на все репрессии, вплоть до смертной казни, товары все же продавались на «подпольном рынке» по ценам, еще более высоким,, чем те, которые существовали до введения такс, поскольку инфляция продолжалась.

Наконец нужно отметить, что сначала на ассигнатах было изображение Людовика XVI: с конца 1792 г. был прекращен выпуск этих, так называемых «королевских ассигнатов» и стали печататься «республиканские ассигнаты» без изображения короля. В целом ряде районов Франции (Лионе, Вандее и др.) с реакционно настроенным населением,, которое еще верило в возврат монархии, «республиканские ассигнаты»-ценились ниже, чем «королевские» (также и у нас в 1918—1919 гг. в некоторых районах «царские деньги» ценились выше «советских»).

К началу 1796 г. ассигнаты настолько обесценились, что их эмиссия не могла уже приносить солидного дохода правительству. 30 января 1796 г. в торжественной обстановке были уничтожены «орудия производства» ассигнатов. Но ассигнат по существу еще не умер: его преемником были так называемые «земельные мандаты»,- на которые по курсу 30 фр. ассигнатами за 1 фр. «мандатами» обменивались ассигнаты. Мандаты, выпускавшиеся под мнимое обеспечение землей в инфляционных размерах, упали к концу 1926 г. до 272% своей номинальной стоимости.

Наконец были аннулированы и ассигнаты и мандаты (декретом от 4 февраля 1797 г.), и Франция перешла к металлическому обращению, что было подготовлено постепенным внедрением металлических монет в обращение еще до момента официальной ликвидации, бумажно-денежной системы. Ассигнаты так же как и наши совзнаки. выполнили великую историческую роль: «ассигнаты, — сказал министр-финансов эпохи Директории, Рамэлъ, — создали революцию; они провели уничтожение сословий и привилегий; они низвергнули трон и основали республику; они вооружили и снарядили эти грозные колонны войск, которые пронесли трехцветный штандарт на ту сторону Альп и Пиринеев; они нам оплатили нашу свободу».

§ 2. В XIX в. Франция дважды возвращалась к бумажно-денежной системе без размена на металл: в связи с февральской революцией 1848 г. и в связи е Франко-прусской войной 1870—1872 гг. В первом: случае отклонение курса французской валюты от золотого паритета, было кратковременным и незначительным (12%), и, несмотря на прекращение размена, курс валюты вскоре же был восстановлен. Зато» война с Германией 1870—1872 гг. вынудила Францию прибегнуть в широких размерах к печатному станку как источнику финансирования военных расходов. Уже самое объявление войны и победоносное наступление неприятеля немедленно же привело к исчезновению металла из обращения и усиленному обмену банкнот на золото: в течение 15 дней таким путем было извлечено населением 180 млн. фр. Находясь под угрозой полного истощения золотых запасов, французское правительство в августе 1870 г. объявило о прекращении размена банкнот на золото и о принудительном курсе последних. Для финансирования государственных расходов Французскому банку было предоставлено право выпускать банкноты на крупные суммы, которые банк передавал в ссуду правительству. В 1873 г. банкнотное обращение достигло 3 млрд. фр. Затем начинается постепенное погашение правительством своего долга, накопление банком металлической наличности; после уплаты Германии последней части контрибуции в 1873 г. исчез лаж на металл.

Все это дало возможность восстановить размен банкнот на золото: уже с ноября 1874 г. банк стал выплачивать по банкнотам золото а. с 1 января 1878 г. разменность банкнот была объявлена и официально. В этом опыте денежного обращения типичным является использование правительством в своих целях эмиссионного права частного Французского банка: с того момента как правительство расширило эмиссию этого банка для финансирования войны, объявило о неразменности и принудительном курсе банкнот, последние по существу превратились в бумажные деньги. Такого рода превращение банкнот в бумажные деньги при сохранении прежних формальных признаков банкнот широко практиковалось во время мировой войны.

§ 3. Северо-американские соединенные штаты (бывшие английские колонии) прибегали к бумажно-денежной эмиссии как источнику государственного финансирования раньше европейских стран. Как указывал ось в предыдущей главе, в штате Массачузетс еще в 1690 г. стали выпускаться бумажные деньги. Сначала эмиссия производилась в скромных размерах, но к концу 1749 г. количество бумажных денег в обращении превышало 2 млн. фун. ст., а курс денег на золото упал более, чем в 10 раз. Расстроенную систему бумажного денежного обращения в разное время имели также и другие английские колонии в Америке (Пенсильвания, Южная и Севернал Каролина и пр.).

Во время борьбы английских колоний в Америке за независимость и образования в 1776 г. САСШ, для финансирования войны конгресс-штатов в 1775 г. принял постановление о выпуске «континентальных бумажных денег» на 3 млн. долл., но затем сумма выпуска из года в год повышалась, и к 1779 г. общая сумма бумажных денег в обращении превысила 240 млн. долл. Но «континентальные деньги» обесценивались из года в год еще быстрее, чем росла эмиссия, и к 1779 г. огромная масса бумажек стоила ничтожную сумму денег в металле.

Сколь сильным было обесценение, можно судить по сообщению Вашингтона (командующего американской армией) в письме конгрессу: «за воз денег едва ли можно купить воз провианта». В начале 1780 г. за 1 серебряный доллар давали 50—60 бумажных долларов, несмотря на то, что конгресс объявил «врагом свободы Соединенных штатов» всякого, кто потребует большую сумму «за дома, земли или вещи» в бумажных долларах, чем в металле, и угрозой .конфискации имущества пытался поддерживать курс бумажных денег. Но никакое постановление, хотя бы самой авторитетной власти, будь то монарх, парламент или конгресс, не в силах побороть объективные экономические законы: конгресс САСШ, так же как и французский Конвент, и русский монарх и т. д., вопреки мнению государственной теории денег (Кнапп), не могли придать бумажным деньгам ту стоимость, которая для них желательна. Эта стоимость, как мы знаем, определяется законами обращения (стоимостью необходимых для обращения действительных денег), но отнюдь не решениями правительственной власти. Вот почему и применение в САСШ в этот период, так же как и несколько позднее во Франции, суровых мер по таксировке цен не могло не привести к исчезновению товаров с рынка и созданию «подпольного рынка». В 1778 г. конгресс уже отменил твердые цены. Натурализация хозяйственных отношений (безденежный обмен) в период обострения инфляции имела место в САСШ так же, как и в периоды обостренной инфляции в других странах. Один из современников писал, что «мена является единственным способом торговли» и жаловался на «положение тех, которые не имеют ни соли, ни сахара и т. п. для товарообмена».

«Континентальные деньги» были ликвидированы 18 марта 1780 г. путем девальвации, а именно уплатой за каждые 40 бумажных долларов 1 доллара в металле. Но размен в этой пропорции был отсрочен на 6 лет: в обмен на бумажные доллары первоначально были выпущены 5% облигации и за 40 бумажных долларов уплачивался 1 доллар в облигациях. Постепенно, с улучшением финансового положения САСШ и получением кредитов из европейских государств, облигации были погашены, и САСШ перешли к нормальной системе обращения.

Правительство САСШ во время гражданской войны 1861 г. вновь .прибегло к печатному станку для финансирования войны. Сначала, в феврале 1861 г., были выпущены в указанных целях процентные, позднее беспроцентные краткосрочные обязательства казначейства на 50 млн. долл., затем в декабре того же года был прекращен размен бумажек на золото, и путь для развязывания бумажно-денежной инфляции был открыт.

Выпускавшиеся дензнаки были зеленого цвета и отсюда получили название «гринбеков» («зеленых спинок»). С расширением эмиссии гринбеки обесценивались, а металлические деньги уходили в сокровище. Всего было выпущено к июню 1864 г. гринбеков на сумму около 450 млн. долл., а металлические деньги к этому времени стоили в гринбеках вдвое больше (за 100 золотых долларов платили в 1864—1865 гг. 202 долл. в гринбеках). С окончанием войны лаж на металл сразу же резко упал (в апреле 1865 г, до 44%), а с погашением государственного долга и извлечением избыточных бумажных денег из обращения удалось восстановить курс гринбеков и свободный размен их на металл но номиналу.

§ 4. В период войны Англии с Наполеоном в 1793—1815 гг. (обошедшейся Англии в 831,4 млн фун. ст., т. е. свыше 8 млрд. руб.) английское правительство вынуждено было прибегать к крупным позаимствованиям в Английском банке; в связи с оплатой золотом крупных иностранных заказов, паникой в 1796 г. и ростом позаимствований последним у банка за счет расширения эмиссии банкнот, Английский банк не имел возможности оплачивать свои обязательства (банкноты и вклады) золотом. В связи с этим в 1797 г. был издан так называемый «Рестрикционный акт», согласно которому Английский банк был освобожден от обязательства размена банкнот на золото. Первое время это не отразилось на курсе банкнот, но уже начиная с осени 1799 г. появляется лаж на металл, и курс банкнот падал из года в год; летом 1813 г. банкноты расценивались на 30°/_ft ниже своей номинальной стоимости. Правительство официально не объявило принудительного курса банкнот, но зато издало закон, согласно которому карался прием банкнот по курсу ниже номинального. По существу это означало не что иное, как введение принудительного курса на банкноты и превращение их в бумажные деньги.

С окончанием войны, восстановлением народного хозяйства Англии и улучшением ее финансового состояния курс банкнот поднялся, и золото стало приливать в Английский банк. Это дало возможность восстановить равновесие денежной системы и прежде всего восстановить, твердую связь банкнот с золотом. Парламентская комиссия во главе с Робертом Пилем признала необходимым и возможным восстановление размена банкнот на золото, но размен, согласно закону 1819 г., отсрочивался до 1 мая 1823 г. Однако положение Английского банка и курс валюты позволили восстановить свободный размен банкнот на золото уже в 1820 г. и таким образом закончился 23-летний период обращения неразменных банкнот в Англии.

В разные периоды расстроенную бумажно-денежную систему имели Германия, Италия, Швеция, южно-американские республики и Австрия. Последняя в течение XIX в. хронически имела расстроенные финансы и в силу этого расстроенную валюту, и только в 1892 г. Австро-Венгрия перешла к устойчивой валюте, построенной на совершенно новых основаниях (IV тип денежной системы), о чем была речь в предыдущей главе.

§ 5. С последней четверти XVIII в. и вплоть до конца XIX в. Россия хронически, с небольшими передышками, имела расстроенную бумажно-денежную систему. Но еще до введения бумажных денег при Екатерине II металлическое обращение в России было таким образом организовано, что не гарантировало устойчивости денежной системы. Дело в том, что извлечение доходов государством из своей прерогативы (исключительного права) выпускать деньги возможно не только при бумажно-денежной, но также и при металлической системе.

Это достигается путем так называемой порчи монет, т. е. уменьшения их металлического содержания ниже того номинала, который на них значится. В этом случае государство, получив например 100 руб., перечеканив их на рубли вдвое меньшего веса и выпустив взамен ста рублей 200 руб., получает 100 руб. дохода. Этот примитивный способ получения государством доходов широко .применялся еще в древнем Риме и в средние века и породил даже теории, которые оправдывали такого рода махинацию, о чем будет речь ниже.

Правительство России, ведя войну с Польшей и Швецией в царствование Алексея Михайловича, для покрытия своих чрезвычайно возросших расходов прибегло к указанному выше излюбленному приему средневековых феодалов—порче монеты. В 1656 г. правительство сначала «испортило» серебряные монеты, уменьшив их металлическое содержание, а затем стало чеканить медные монеты одного веса с серебряными монетами того же наименования. Но, несмотря на то, что правительство предписывало принимать медь по топ же «назначенной ценности», что и серебро, на рынке медный рубль стоил в 100 раз дешевле серебряного. Правительство покупало медь но 3 р. 45,6 к. серебром за пуд, а чеканило из пуда на 345 р. 60 к, медных денег. В результате количество денег в обращении сильно возросло и представительная стоимость медного рубля в силу известного нам закона упала. Серебряные рубли ушли из обращения в сокровище, цены товаров в медных рублях резко возросли. Между тем правительство рассматривало эти испорченные деньги как имеющие полную ценность и расплачивалось ими с населением. Один автор XVII в., Вотошихин, сообщает: «крестьяне не почали в город возить сена и дров и съестных припасов и почала быть от тех денег на всякие запасы дорогов великая»; солдаты «с голоду помирают, а полки медных денег брать не хотят, хотя бы их рубить хотели, но всех ни перерубить». Денежная политика правительства вызвала протест населения и произошел так называемый «медный бунт». Правительств) сурово расправилось с бунтовщиками, которые явились к «тишайшему» Алексею Михайловичу со своим протестом: тысячи людей были казнены и сосланы. Однако и такими мерами правительству не удалось преодолеть экономику и оно в конце концов было вынуждено прекратить чеканку медных монет в 1663 г. и выкупило по рыночной цене находившуюся в обращении «испорченную монету».

Выпущенные в 1769 г. при Екатерине II бумажные деньги, так называемые ассигнации, первоначально предназначились исключительно для размена неудобных для обращения громоздких медных монет, само же правительство принимало в платежи ассигнации наравне с медными и серебряными монетами. Но в период войны с Турцией в 1769—1775 гг. правительство стало пользоваться для финансирования войны печатным станком. Несмотря на торжественное обещание манифеста «святостью слова царского» не прибегать к выпускам ассигнаций свыше 100 млн. руб., количество выпущенных к 1796 г. ассигнаций превышало 150 млн. руб. Правительство, не отменяя официально размена, стало ограничивать таковой. Курс ассигнаций в 1795 г. был равен 63 копейкам; металл исчез из обращения, цены товаров резко возросли, — картина, хорошо известная нам из предыдущего.

Рост цен и обесценение ассигнаций сопутствовал росту эмиссии последних до 1819 г.

В течение этого периода предпринимались попытки стабилизировать валюту: в 1810 г. государственный секретарь Сперанский составил свой «План финансов», согласно которому ассигнации подлежали уничтожению и предполагалась основать банк с правом выпуска банкнот, разменных на серебро. Но наполеоновская война сорвала этот план, хотя он и был принят Государственным советом. Снова начались крупные выпуски ассигнаций и прогрессирующее их обесценение, которое прекратилось только в 1819 г.

§ 6. С 1818 г. начинается изъятие ассигнаций из обращения, а в 1839—1843 гг., при министре финансов Еанкрине, проводится денежная реформа. Эта реформа заключалась в проведении девальвации, а именно—официальном закреплении за ассигнациями курса 3 р. 50 к. за 1 руб. серебром; по этому курсу был восстановлен размен ассигнаций на серебро. Позднее ассигнации были обменены на «кредитные билеты», разменные на серебро, и к 1853 г. ассигнационное обращение было ликвидировано: вместо 595,8 млн. руб. ассигнациями было выпущено 170,2 млн. руб. кредитных билетов. Всего 10 лет, с 1843 по 1853 г., Россия имела нормально функционирующую систему денежного обращения, а именно: систему серебряного монометаллизма, обращением свободно размениваемых на серебро кредитных билетов.

Крымская война 1853 г. снова побудила правительство обратиться к печатному станку как источнику финансирования. Количество кредитных билетов в обращении с 333,4 млн. руб. в 1853 г. возросло до 735,2 млн. руб. в 1857 г., и в 1856 г. был прекращен размен бумажек на металл. Началась обычная история: падение курса бумажек на металл, рост товарных цен, например на муку до 100/» it т. д. С тех пор Россия непрерывно имела расстроенную бумажно-денежную систему. Мероприятия по оздоровлению денежной системы начались в 80-х и 90-х годах и завершились реформой Витте 1897 г.

Реформе предшествовала постепенная стабилизация курса кредитных билетов на золото. Это было достигнуто рядом мероприятий: оздоровлением бюджета и ограничением эмиссии кредитных билетов, накоплением металлического фонда, главным образом золотого, и активной девизной политикой. Последняя заключалась в покупке и продаже правительством тратт (векселей), выписанных в иностранной валюте в целях противодействия колебаниям вексельного курса русской валюты как в сторону понижения, так и в сторону повышения. В результате правительству удалось прочно стабилизировать к 1896 г. курс кредитных билетов на паритете 7 р. 50 к. бумажными деньгами за 5 руб. золотом (полуимпериал).

В связи с переходом Англии и Германии к золотой валюте, стоявшая на очереди реформа проектировалась как введение системы золотою монометаллизма в отличие от прежней системы — серебряного монометаллизма. Вслед за официальным закреплением законом 1896 г. курса полуимпериала (пятирублевый золотой) в 7 р. 50 к. кредитными билетами. 3 января 1897 г. был издан закон о денежной реформ, а именно о чеканке империалов (прежних десятирублевых монет) с обозначением 15 руб. и полуимпериалов—с обозначением 7 р. 50 к.. Новый монетный устав 1899 г. объявлял денежной единицей рубль,, содержащий 17, 424 долей чистого золота. Так Россия перешла к золотому монометаллизму: серебро же и медь заняли место билонной монеты, а кредитные билеты стали подлинными кредитными билетами, т. е. банкнотами, выпускаемыми в обычном банковом порядке и свободно размениваемыми на металл по обозначенному на них курсу. В таком виде денежная система России просуществовала до мировой войны 1914 г., -а основа этой системы — золотой рубль=17,424 долям золота, формально сохранился и до наших дней в качестве законодательно признанной денежной единицы.

Реформу Витте немецкий экономист Карл Шефер в своей премированной работе о «классических системах стабилизации валюты» считает одним из классических (т. е. образцовых) типов стабилизации валюты.

§ 7. Шефер различает три классических случая стабилизации валюты: 1) «систему Витте», 2) «систему Торнквиста» (девальвация аргентинского пезо в 1899 г.) и 3) «систему Линдсея» (стабилизация германо-восточно-африканской рупии в 1904 г.). Стабилизация валют в первых двух случаях проводилась собственными силами, а иностранные стабилизационные кредиты имели подсобное значение; при системе же Линдсея стабилизация ‘проводится за счет специальных стабилизационных кредитов. При системе Витте стабилизация проводится постепенно, после накопления золотого запаса; при системе Торнквиста устойчивая валюта вводится по возможности сразу для накопления золотого запаса, наконец при системе Линдсея устойчивая валюта также вводится по возможности сразу, но накопление золотого запаса заменяется получением заемных валютных резервов. При всех трех системах стабилизация проводится на золотой основе, имеет своей целью установление фиксированного и устойчивого курсового отношения (колебания допускаются только в пределах «золотых точек») данной валюты с мировыми деньгами—золотом. Но системы Торнквиста и Линдсея имеют то общее, что они представляют собой «золотую валюту без золотого обращения», т. е. по нашей схеме третий тип денежной системы, а система Витте отличается от систем Торнквиста и Линдсея тем, что она представляет собой золотую валюту с золотым обращением, т. е. по нашей схеме I тип денежных систем.

§ 8. Вопросы денежной политики и той или иной организации денежных систем на всем протяжении истории всегда решались учеными и практиками в соответствии с теми классовыми интересами, представителями которых они являлись. Именно в связи с этими практическими вопросами большей частью возникали и денежные теории. По видимости «чисто научный» спор о сущности и функциях денег почти всегда отражал собою те или иные классовые интересы в данной экономической обстановке.

В этом мы сможем убедиться, если бросим беглый взгляд на историю денежных теорий. Ниже мы даем описание некоторых характерных моментов из истории денежных теорий, поскольку эти последние были непосредственно связаны с практическими вопросами организации денежных систем.

§ 9. Первым историческим поводом, который вызвал основной раскол внутри денежной теории, был вопрос о порче монет. В старое время почти до середины XVII в., чеканка монет производилась главным образом ручным способом, в результате чего монеты выходили неправильной формы и неравного веса. Это побуждало к порче монет, которая была широко распространенной в древнем Риме и в средние века. В особенности феодальные князья на всем протяжении истории злоупотребляли порчей монет, прибегая к обрезыванию более полновесных монет, а также к перечеканке в целях понижения их чисто пробности. Давая испорченным монетам прежнее наименование, верховные князья, а позднее короли «божьей милостью» беззастенчиво обманывали и грабили народ, навязывая в платежи населению деньги по их номинальное ценности.

Порча монет и попытка одновременно с нарушением внутренней ценности монет сохранить за ними прежние, наименования, чтобы таким способом замаскировать государственное банкротство, имели самые болезненные последствия для экономической жизни государств.

Обращение заполнялось избыточным количеством неполноценных монет,» каждая монета замещала в обращении меньшую стоимость металла, чем та, которая на ней значилась. Вполне естественно, что покупательская сила этих испорченных монет падала, а цены товаров росли; устойчивость стоимости денежных единиц вносила путаницу в торговые отношения, расстраивала хозяйственную жизнь, приводила к общему экономическому застою. Порча монет очень больно отзывалась на беднейших группах населения, которые более всего страдали от дороговизны. На этой почве происходили народные волнения и бунты.

Вместе с тем порча монеты находит своих теоретических защитников в среде придворных юристов, которые стремились оправдать все злоупотребления с монетами со стороны верховной власти. Задавшись этой целью, средневековые юристы выдвинули учение о том, что ценность денег есть творение верховной власти, что металлическое содержание монет несущественно. для их ценности и что государь своим штемпелем и обозначением монет может предписать деньгам хождение и ценность. Эта теория (которая по своему основному выводу совпадает с «государственной теорией денег» Кнаппа) была широко распространена в период раннего средневековья (до XIII—XIV вв.) в условиях феодально-поместного строя и слабого развития торговых связей между областями.

Она сходит со сцены в более позднюю эпоху, когда с развитием торгового капитализма возникла настойчивая потребность в полноценных монетах с устойчивым металлическим содержанием. Поэтому оппозиция против юридической теории денег шла в первую очередь из передовых стран, которые на своем опыте убедились, что в международном обороте могут выступать только полноценные металлические деньги. Неудивительно поэтому, что идеологи торгового капитализма выступили с резким осуждением порчи монет и ее теоретических защитников—средневековых юристов. Именно идеологи купечества выдвигают учение о деньгах как всеобщем товаре и эквиваленте. Не государственный штемпель на монете и не ее наименование, а количество содержащегося в ней металла но — учению идеологов купечества определяют ценность денег: представители купеческой литературы (например в Англии Мен, Чайльд и Норе) указывали на то, что искусственное повышение номинальной ценности монет является бесплодным обманом, поскольку в иностранной торговле принимается в расчет исключительно металлическое содержание монет, а не их наименование. Они указывали также, что и во внутреннем обороте существенно металлическое содержание, а не наименование монет, о чем свидетельствует повышение цен в результате порчи монет.

Поскольку, однако, юридическая теория денег как создание верховной власти отвечала фискальным интересам и оправдывала злоупотребления королей, она нередко выдвигалась и в те периоды, когда вред от порчи монет сделался достаточно очевидным и общепризнанным. Так например уже в конце XVII в. один английский автор (Барбон), стремясь оправдать порчу монет, писал:

«Если монета имеет ценность благодаря авторитету государства, то и монеты, которые сделаны более легкими, будут так же хороши и пригодны. Поскольку авторитет остается прежним, ценность денег тоже остается прежней, и на эти деньги можно будет купить прежнее количество благ».

В этом отношении Россия не отставала от Западной Европы. Злоупотребления порчей монеты вызвали народное восстание при Алексее Михайловиче в 1656 г. Наряду с этим и у нас в России нашлись также теоретические защитники порчи монет. Первый русский экономист Иван Посошков развивал юридическую теорию денег, которая у него была направлена к оправданию порчи медной монеты, практиковавшейся при Петре Великом. При этом создание ценности денег государем Посошков считал специфически русским явлением, которое могло возникнуть только в обстановке самодержавного и православного государства! В своей книге «О скудости и богатстве» (1723 г.) Посошков писал:

«Мы—не иноземцы, не меди цену исчисляем, но имя царя своего величаем: нам не медь дорога, но дорого его царское именование. Того ради мы не вес в них числим, но счисляем начертание на ней».

В действительности же, как мы видели, в Западной Европе еще задолго до выступления Посошкова было широко распространено учение о том, что государство может придать деньгам ценность, которой они не имеют по своему внутреннему содержанию.

§ 10. Конечно опыт всех стран на каждом шагу опровергал эту теорию, которая еще со стороны старых экономистов получала вполне заслуженный отпор. И тем не менее эта теория была необыкновенно живуча, поскольку защита неполноценных денег отвечала не только фискальным интересам (т. е. с точки зрения увеличения государственных доходов), но также интересам некоторых социальных групп. Прежде всего падающая ценность денег представляла выгоды для должников, так как они могли погашать долги в обесцененной монете. Наряду с этим в падающей валюте были заинтересованы экспортеры, так как, обменивая вырученную за экспортные товары иностранную валюту на деньги своей страны, обычно они получали больше, чем могли бы выручить по ценам внутреннего рынка. В частности в России очень часто экспортная премия в результате падающей ценности бумажных денег, позволяла помещикам вознаграждать себя за убытки от низких хлебных цен. Поэтому весьма характерно, что государственная теория денег выдвигалась представителями землевладельческого класса: участие в хлебном экспорте, с одной стороны, и позднее — рост поземельной ипотечной задолженности, с другой, обусловливали собою заинтересованность дворянства в падающей валюте.

Типичный в этом отношении пример представляет спор о перечеканке монет в Англии в 1695 г., о котором упоминает Маркс в «Критике политической экономии». Накануне перечеканки денежное обращение Англии было сильно расстроено; большинство обращавшихся монет было испорчено, что вызывало застой в торговле и тормошило экономическое развитие. Представители торговой и финансовой буржуазии неоднократно обращались в парламент с «петициями» {просьбами) о необходимости перечеканки монет в целях оздоровления денежного обращения. Однако накануне перечеканки, когда возник вопрос о металлическом новых монет, дворянство, в лице своих представителей, выступило с предложением понизить металлическое содержание новых монет (шиллингов) на У₅ против их прежнего содержания. Этот проект был выдвинут секретарем казначейства Лаундесом. Конечно не заставила себя ждать и теория, оправдывающая подобный вид замаскированной порчи монет, причем в качестве теоретического обоснования этого проекта была выдвинута уже знакомая нам юридическая теория денег. Один из теоретических защитников этого проекта, Парбон, выдвинул учение о том, что ценность денег есть творение государственной власти, что металлическое содержание денег несущественно для их ценности и, поскольку авторитет государства остается прежним, то и монеты с пониженным металлическим содержанием будут иметь прежнюю ценность, так как правительство придает им прежнее наименование. В этом споре победила купеческая и промышленная буржуазия, и перечеканка была произведена без уменьшения металлического содержания монет.

Также и в России государственная теория денег использовалась в качестве орудия дворянских интересов, в борьбе против введения металлической устойчивой валюты. Характерный случай представляет собою теория известного реакционного историка и писателя Карамзина, который от имени дворянства выступил в 1810 г. против проекта стабилизации валюты. Будучи заинтересован в сохранении бумажной подающей валюты, которая в связи с развитием хлебного экспорта приносила дворянству очень значительные выгоды, Карамзин выдвинул следующие аргументы в пользу бумажных денег: «Цену деньгам дает правительство, объявляя, что оно будет принимать их в дань народную»… «Если бы государь,—пишет Карамзин,—дал нам клейменые щепки и велел ходить им вместо рублей, нашедши способ предохранить нас от фальшивых монет деревянных, то мы взяли бы и щепки». Утверждая, что металлическое содержание совершенно несущественно для ценности монет, Карамзин приводит излюбленный мотив номиналистов о «циркуляторном», а не техническом использовании денег. «Монеты,—писал Карамзин,—введены не для делания из них сосудов, пуговиц, табакерок, но для оценки вещей и сравнения их между собой».

Яркое выступление подобного рода имело место в 90-х годах, накануне реформы Витте. Переход к золотой валюте в данный период был особенно нежелательным для дворянства. Именно канун реформы (1893—1896 гг.) характеризуется особенно низкими хлебными ценами. Средняя цена на рожь в Центрально-черноземном районе с 82 коп за пуд в 1892 г., в 1893 г. упала до 49 коп. за пуд, в 1894 г. до 30 коп. в 1895 г. до 31 коп., в 1896 г. до 34 коп. В связи с этим экспортные премии для русского землевладения в рассматриваемый период имели особенно большое значение. Упрочение курса рубля, которое ожидалось в результате реформы, дворянство оценивало как «смертельный удар» для хлебного экспорта.

Одним из ярких выразителей дворянской оппозиции против реформы был известный реакционер—Шарапов, который пытался теоретически обосновать свое отрицательное отношение к золотой валюте.

Шарапов защищал уже знакомую нам теорию о независимости, ценности денег от ценности металла: «Идеальная, наилучшая форма денег,—пишет он,—абсолютный знак, единица меры отвлеченная, как метр, аршин, вершок».

Настоящие деньги, как он пишет в другом месте, это «деньги, лишенные всякого вещного, товарного значения, деньги-знаки, деньги— измеритель и орудие расчета и учета, деньги — представитель не реальной ценности, а некоторой идеи». Вместе с тем он указывал, что бумажный рубль накануне реформы представлял собою образец этих абсолютных денег, не связанных с металлом. Развивая теорию о независимости денег от металла, Шарапов призывал к борьбе с «золотым предрассудком», которым пропитана финансовая теория Запада. При этом он замечает, что абсолютные деньги, не связанные с металлом, могли возникнуть только на почве самодержавного государства, как результат «экономического творчества полновластного государя».

Мы могли убедиться, что государственная теория денег, которую новейшие буржуазные экономисты пытаются представить как какое-то теоретическое открытие Кпаппа, в действительности очень давнего происхождения и была тесно связана с денежной политикой, будучи направлена к оправданию неполноценных и бумажных денег. Однако защита последних развивалась и другим путем. Наряду с государственной теорией денег можно отметить так называемую «функциональную» (или циркуляторную) теорию (теорию обращения), которая и п. новейшее время имеет своих представителей (Гельферих, Мизес).

§ 11. Как мы уже знаем из 1-го отдела, внутреннее обращение допускает функционирование чисто номинальных, например, бумажных, денег. С переходом от торгового к промышленному капитализму прибыль капиталиста сосредоточивалась уже не в груде мертвых сокровищ— золота и серебра, —но стала помещаться в промышленных предприятиях. Источником прибавочной ценности, или как тогда говорили, источником богатства стали считать труд. (Неудивительно, что переход к промышленному капитализму ознаменовался также развитием трудовой теории ценности, которая уже в XVIII в. находила сторонников.) Это приводит к отказу от накопления богатств в золоте и серебре. Новая установка в области экономической политики оказала свое влияние и на денежные теории.

Полноценные металлические деньги, которые в период торгового капитализма были необходимым средством для введения международной торговли и основным средством накопления, в сфере внутреннего обращения представляются излишней роскошью. Расход государства па металлическое обращение объявляется непроизводительным. Все больше протестов вызывают также непроизводительные издержки, связанные с металлическим обращением в результате стирания и изнашивания металлических монет в обращении. В эту эпоху теория денег испытывает коренную ломку. Товарно-металлистические представления о сущности денег, которые развивали идеологи купечества периода торгового капитализма, подвергаются переоценке.

Литература о деньгах становится ареной борьбы с «золотым предрассудком», борьбы за освобождение государств от «золотого и серебряного ярма» и за организацию дешевого обращения.

Развитие бумажных и кредитных денег, которые с ходом экономического развития все больше внедрялись в оборот, служило новым побуждением для переоценки старой товарно-металлической теории о сущности денег.

Авторы этой эпохи очень часто ссылаются на факт существования бумажных и кредитных денег, что по их мнению служит лучшим подтверждением несущественности и необязательности для денег обладать металлической субстанцией. Для обоснования этих взглядов указывалось на то, что деньги не являются целью торговой сделки, но только ее орудием и посредствующим звеном между двумя покупками, и что поэтому их берут не для того чтобы употребить для технических целей, но только для того, чтоб передать в другие руки и т. д.

Указание на значение денег исключительно как орудия обращения приводит ряд авторов к признанию несущественности материального содержания денег и к теоретическому допущению денег, лишенных внутренней ценности.

Именно такие мотивы в защиту бумажных денег развивали представители функциональной теории. Во Франции эта теория была очень в XVIII в. среди экономистов из группы физиократов, которые были идеологами капиталистического земледелия и выступили против купеческой теории денег.

Агитация в пользу бумажных денег, помимо вышеприведенных соображений, часто диктовалась еще политическими мотивами, которые для нас важно отметить, поскольку они сохранили свое значение и для современного номинализма.

В XVII и XVIII вв. многие экономисты, агитируя против золота и серебра, как материала для денег, указывают, что сохранение металлической валюты ставит данную страну в экономическую зависимость

от стран, владеющих источниками драгоценных металлов (при этом имелась в виду Испания, которая в то время владела главными источниками золота и серебра, расположенными в ее колониях).

С середины XVII в. нападки и жалобы на Испанию сделались очень распространенным мотивом, которым сопровождались всякие проекты отказа от металлического обращения и перехода к бумажному. Так например известный своими финансовыми проектами Джон Ло писал:

«Довольно безрассудно ограничивать производительные силы нации, ставя их в зависимость от материалов, которые не в нашей власти, а во власти наших врагов, в то время как мы сами обладаем такими деньгами, которые заключают в себе во всех отношениях более выгодные качества» (он имел в виду бумажные деньги).

Отдельные авторы указывали, что если бы государства, которые поняли истинную , отказались от употребления золота и серебра для целей монетизации, то это вызвало бы уменьшение спроса на эти металлы и привело бы Испанию к упадку. Таким образом освобождению от металлической валюты еще старые авторы придавали политическое значение, рассматривая его, с одной стороны, как меру упрочения своей экономической независимости и, с другой стороны, как меру политической борьбы.

Нетрудно заметить, что «развенчание золота» также и у новейших немецких номиналистов имеет скрытый политический смысл. Но в отличие от номинализма XVII—XVIII вв. новейший немецкий номинализм был направлен против Англии и надетого ею золотого «ярма».

§ 12. Особенно откровенно высказывали это немецкие номиналисты в период европейской войны, переплетая свои «абстрактные» рассуждения о сущности денег, о независимости денег от металла и о коренном отличии денег от золота, с чисто политическими мотивами ж патриотическими призывами освободиться от золотого засилья Англии и уничтожить таким образом основу ее мирового господства. Впрочем и в этот период, когда политический смысл помигали и та был достаточно очевиден, отдельные авторы по старой профессорской традиции не переставали уверять о своей беспристрастности и якобы о чисто научных задачах своих изысканий. Мы уже могли убедиться,, что подобные заверения не заслуживают особого доверия: выше мы уже видели, в какой тесной связи денежная теория всегда стояла с задачами экономической политики и денежного устройства, и до какой степени нелепы попытки представить спор о сущности денег как чисто-академический спор, т. е. такой, до которого якобы никому кроме ученых, нет никакого дела.